Адольф Августович Пфайфер. Фото из Интернета.
Т. Волкова, кандидат истор. наук, комментарии: Адольф Пфайфер (1918-2015) жил в Поволжье, работал учителем. В августе 1941 г. был с семьей депортирован в с. Дорогинка Акмолинской обл., где работал в колхозе. Без предъявления обвинений его арестовали. После 10-и месяцев изощренных пыток его по сфабрикованному обвинению в январе 1943 г. приговорили к высшей мере наказания — расстрелу. Он уже был готов к исполнению приговора, но ему предложили написать прошение о помиловании. Адольф вину не признал, помилование писать отказался. Следствие и пытки возобновились. 31 июля 1943 г. состоялся второй суд, на котором его снова приговорили к расстрелу. В связи с победой советских войск под Сталинградом расстрел заменили 10 годами каторжных работ. Он провёл страшные годы в лагерях ГУЛАГа: Джезказгане, Байконуре, Спасске. 5 декабря 1952 г., после окончания срока отбытия наказания, его направили в пожизненную ссылку под надзор комендатуры в совхоз № 3, в село Новоузенку вблизи Караганды. Здесь А.А. Пфайфер воссоединился с семьей и жил до отъезда в Германию в 1997 г. Вначале был бухгалтером, потом ему разрешили работать учителем. Больше 30 лет он преподавал сельским школьникам историю, немецкий, рисование, черчение и пение. Обучил примерно 5 тыс. учеников. Известен как самодеятельный художник, музыкант, переводчик песен, участник общественного движения немцев.
В 1988 г. Генеральная прокуратора СССР прислала ответ на запрос, где говорилось, что Пфайфер А. А. за неимением состава преступления был реабилирован ещё в 1960 г. Он узнал об этом только через 28 лет. «Вечным сталинским ссыльным» назвала А.А. Пфайфера журналистка Елена Кузнецова.
Пфайфер, Адольф. Дважды приговоренный к смерти (Записки заключенного № 365717) // Кузнецова Е.Б. Карлаг ОГПУ-НКВД: от Столыпина до ГУЛАГА. Караганды: Болашак-Баспа, 2011. С. 125-133.
[Извлечения]
[С.126 ] Попытаюсь раскрыть обстановку в системе НКВД – в следственных и судебных органах в Карлаге с 1942 по 1952 годы, какой я тогда ее наблюдал. Движет мной отнюдь не личная обида – в стране свершилось великое преступление против собственного народа, против всех без исключения народов, населяющих СССР. Речь пойдет о тернистом десятилетнем пути только одного из армии бывших политзаключенных сталинской репрессивной системы – заключенного под номером 365717.
27 июня 1941 года я сдал последний экзамен в Энгельсском пединституте. К тому времени я уже пять лет работал учителем в школе. Был арестован в день сталинской конституции 5 декабря 1942 года и обвинен по ст. 58-10 УК РСФСР. При аресте у меня забрали десятитомную энциклопедию на немецком языке, два карандашных портрета жены и ее сестры (моей работы), обручальное кольцо покойной матери: вещественные «доказательства» моей антисоветской агитации!
Начальник райотдела НКВД Попов и следователь Емельянченко отличались зверским обращением, распоясанностью и наглостью. Любыми средствами хотелось им доказать, что мы, немецкие интеллигенты – враги народа, фашисты.
Подготовленный ими заранее свидетель – немец с Кавказа, некто Фукс, на очной ставке вдруг заявил, что видел меня всего несколько раз, а предыдущие показания давал не на меня, а вовсе на других немцев. За это Фукс получил шесть месяцев лишения свободы. Этого пожилого человека так избили, что он вскоре скончался в Атбасарской тюрьме.
Я же продолжал наивно ждать, что меня вот-вот выпустят. [С.127] Тем временем против меня следователь сфабриковал другую версию. К тому времени арестовали учителя Тиссена и агронома Дорцвайлера – уже по статье 58-10,11. Три дела – мое и их дела объединили: необходимо было оправдать драконовский сталинский указ от 28 августа 1941 года – свидетельство геноцида по отношению к малым народам, к немцам – в особенности.
По нашему общему делу не было, разумеется, ни одного свидетеля. Емельянченко придумал обвинение: по его версии мы писали листовки с призывом бросать оружие и сдаваться в плен фашистам. Эка глупость! Ведь жили-то мы в Акмолинской области, в ссылке, без права передвижения из поселка в поселок. Я работал в колхозе, среди стариков, женщин и калек, работал от зари до зари – и кому же я мог бы адресовать эти выдуманные следователем листовки?
Первый суд был в Атбасаре. Емельянченко оповестил наших жен о суде, но транспорта, чтобы добраться, понятно, не было никакого, и они шли пешком в Атбасар 20 км. Жена Дорцвайлера тащилась туда с маленьким ребенком на руках, в пути он простудился и в Атбасаре умер.
Суд был закрытый. Ни словом перемолвиться с женами нам не дали. Защитник на суде по сути превратился в обвинителя. Дорцвайлер получил десять лет, мне и Тиссену влепили ВМН – высшую меру.
[С.128] Мы решительно отказались признать себя виновными, и дело было, в конце концов, передано на переследствие. Переследствие велось в Акмолинске. Городская тюрьма была набита «под завязку». А что творилось в застенках облуправления НКВД, где властвовал наместник Берии – Съемкин! Камеры в подвалах были забиты арестованными «врагами народа», такими же, как мы. Допросы велись ночами. Следователи менялись, но главным следователем был все тот же Емельянченко.
Окошечко в карцере не было застеклено, и вода на полу замерзала. В 40-градусный мороз он отправлял туда раздетых и босых заключенных «для раздумий» над своей судьбой. Держал их там, пока «не изъявят желания говорить правду». Интеллектуальный уровень всех следователей был крайне низок, речь примитивна.
Второй суд состоялся в июле 1943 года. Опять мы отвергли все обвинения, напрасно настаивая, чтобы все, что мы говорили на суде, было занесено в протокол. В судебных документах тех лет не было ни слова правды – только одна заведомая ложь.
Я еле волочил ноги, стал совершенным дистрофиком, но упорно отрицал свою вину, за что и получил опять высшую меру. Опять то же самое, что и на первом суде!
После оглашения приговора защитница шепнула: «Пугают. Получите по десять лет». Так и получилось. Но после восьми месяцев следственного ада, двух судов мне уже все стало безразлично.
Отправили меня в Карлаг. Я попал в Джезказган. Огромный лагерь, много зон. В зонах хозяйничали урки. [С.129] Политзаключенные работали на строительстве, на погрузке руды, в рудниках.